Священномученик Михаил Волошкевич

Родился священномученик Михаил в весьма состоятельной семье в день поминовения чуда святого Архистратига Михаила в Хонех и в святом крещении и назван Михаилом. Отец его Сатурнин Волошкевич, священник Свято-Николаевской церкви села Борисовка Липовецкого уезда Киевской губернии, был человеком постоянных ортодоксальных религиозных взглядов, воспитывал сына в духе строгого соблюдения церковного устава и устоев Православия. Это было благословенное время, когда любая верующая душа могла уверенно считать себя подобающей истинной Церкви Христовой, не опасаясь оказаться в расколе или в ереси. С малых лет Михаил готовился к карьере священника, в согласии с семейной традицией и собственным желанием.

 Сначала он успешно окончил школу, затем учился в Киево-Подольском духовном училище. В неполных шестнадцать лет уже студент Киевской семинарии: это событие произошло в 1875 году. Когда он выходил из ее стен, семь лет спустя в 1882 году ему шел 23-й год. А в 25, по его собственному свидетельству, он был рукоположен в сан священника. С этого времени на протяжении семнадцати лет отец Михаил служил в Рождественско-Богородичном храме села Межиричи Черкасского уезда. Здесь у него родилось двое детей: сын (имя и год рождения нам неизвестны) и дочь Людмила (1889), жизнь которой оказалась не менее трагической, чем отцовская.

 Все служение отца Михаила до последнего связано с именем Пресвятой Богородицы: в 1901 году он был переведен в храм также Рождество-Богородичного в Черкассах, последним же местом его пастырского служения являлась церковь Успения Божией Матери, что на Соборном кладбище: на том самом месте ныне величественный собор в честь его небесного покровителя святого Архистратига Михаила. Отец Михаил в воспоминаниях тех, кто его знал, предстает человеком глубоких убеждений, высокообразованным и духовно зрелым. Даже те, кто по каким-то причинам недолюбливал его, а таких вокруг благочестивых людей всегда немало были вынуждены признать безупречность его репутации. Штатный свидетель НКВД, бывший учитель и отрекшийся сана священник Михаил Андреевич Л., который был хорошо знаком с духовной ячейкой Черкасс и имел в свое время близкие отношения с некоторыми из тех, о которых свидетельствовал в 1937 году, так говорил об отце Михаиле, опровергая информацию других источников по его церковной ориентации:

 «Знаю Михайла Волошкевича з 1917 года как священника тихоновского течения Успенской православной церкви (це була тоді цвинтарна церква, згодом зруйнована). Несколько лет подряд я как член церковного совета тесно соприкасался с ним и знаю его как крайне антисоветскую личность... Он не мог смириться с тем, что национализировали его дом и лишили обильного прихода» (Из протокола допроса).

 Святой Михаил Волошкевич был настоящим духовным пастырем, ответственным перед Богом. Именно этой цели он посвятил свою жизнь с самого начала и нес свой крест в течение долгих 55 лет, двадцать из которых в самое трудное для Церкви время. А еще он был руководителем крупного хозяйства, которое в то время представлял приход: клира и причта, приходской школы и ее педагогического коллектива. Был он еще и членом уездного отделения Киевского епархиального училищного совета и законоучителем 4-классного городского мужского училища. Такая деятельность не давала времени на отдых, на сон оставались считанные два-три часа в сутки, а он занимался и миссионерским трудом, и богословско-просветительской работой. Он любил свой храм величественный храм Рождества Богородицы, который вел славную историю с давних времен, хотя заново отстроен он был только в 1868 году.

 Недалеко от церкви в каменном двухэтажном доме жил отец Михаил. Живя вблизи храма, отец Михаил имел возможность полностью отдаваться своим обязанностям настоятеля, духовного пастыря, священника, в любое время появляться по зову верующих. В начале века, в году 1905 или 1906 он переживает первую горькую потерю: трагическую гибель сына-студента Киевской семинарии, который утонул в Днепре. Следующей большой потерей для священника стала смерть жены: в потерях, начавшихся с трагической гибели сына, жизнь время от времени набирала единый смысл принадлежности Богу и пастве.

К 1929 году, когда отцу Михаилу исполнилось 70 лет, он потерял, казалось бы, все, чем владел еще десять-пятнадцать лет назад богатый большой приход, жену, сына, землю, богатое имение он был вынужден ради безопасности дочери и ее семь отказаться от общения с ними. Дом, в котором жили его родители и он сам, после национализации был передан под детский дом, и это его утешало, Сам же священник снял уголок в доме по улице Гоголя, 277, где и жил до своего ареста. Дочь с семьей сняла квартиру по адресу: улица Шевченко, 180.

 Он получил место службы на кладбище, но надо было понимать, с какой благодарностью к Богу он воспринял разрешение властей служить в небольшой деревянной Успенской церкви на Соборном кладбище! Когда-то, обитая вблизи величественного каменного Рождество-Богородичного храма в богатом двухэтажном доме. Отец Михаил имел счастье проводить жизнь в общении с Богом, имел радость пригодиться каждому из людей, нуждавшихся в его помощи. Сколько душ прошло сквозь его руки и душу в голодную зиму и весну 1933-го! Он стоял на посту между жизнью и смертью, он всегда был на своем месте, был нужен людям и Богу.

 С тех пор как он трагически потерял сына, может, впервые в жизни он утешился. Он вспоминал свое отчаяние по поводу потери сына теперь даже с благодарностью к Богу, Который лишил сына многих страданий этой бессмысленной жизни, а его самого не менее многочисленных проблем, которых бы ему не избежать.

 Жизнь труженика-пастыря подходила к финалу. Но он не отступал от своего долга и продолжал оставаться священником среди тысяч растерянных овец; об этом он на допросе говорит сам:

 «С 1934 года я совершал требы и богослужения по домам: освящения, крещения, погребения, этим и существую» (Из протокола допроса).

 Его арест произошел 23 декабря. Но донимать его начали еще задолго до этого дня. НКВД начало с его зятя, мужа дочери.

 «В 37-м году б июня, пише через 22 роки до Головного Прокурора СРСР Руденка Людмила Михайлівна, дочка священика, был арестован мой муж; Раковский Зиновий Иванович, 1890 г.рожд., который работал техником-строителем в РайЗО и в ОблЗУ (земське управління). Как говорили мне компетентные люди, мужу предстояла высылка на строительство года на два, не более, и только после самоубийства Пред-совнаркома тов. Любченко его перевели из арестного дома в тюрьму, а затем вскоре вывезли из Черкасс как осужденного на 10 лет без права переписки (Зиновий Раковский был осужден в 7.10.37 года «по первой категории» и в мае 1938-го расстрелян прим. ред.). Я работала в то время учительницей в средней русской школе №2 имени Горького. В сентябре 1937 года меня сняли с работы и через месяц арестовали за мужа и посадили в тюрьму (это произошло 28.10). Все вещи конфисковали, а 10-летнюю дочь Ирину отдали в детдом. После десятимесячного тюремного заключения меня по постановлению Особого Совещания выслали в Казахстан на ст. Бурное» (Обвинительное заключение датировано 30.05.1938, смерть же ее мужа должна была состояться 31.05. того же года прим. ред.).

 Только через 60 лет открылись нам интриги вокруг семьи священника Михаила Волошкевича. Его дело чрезвычайно отчетливо свидетельствует о ненависти к его личности со стороны власти и «компетентных» органов, унять которую они и были способны только таким образом.

«На мой запрос в Министерство внутренних дел СССР о судьбе мужа мне ответили, пише далі у зверненні до Руденка Л.М.Раковська, что он умер в ссылке 18 января 1942 г. от перитонита (вже майже 4 роки, як страчений прим. ред.). Он всегда работал честно и добросовестно... Одновременно прошу реабилитировать и меня, ибо я не заслужила такого жестокого и позорного наказания. Я все лучшие годы жизни 22 года, отдала воспитанию молодого поколения, которое ценило мое чуткое и отзывчивое к нему отношение, пользовалась авторитетом как педагог и ни в чем предосудительном никогда не была замечена. За отсутствием средств не могу выехать в родной город и продолжаю жить в Казахстане».

...В сентябре 1937 года священнику исполнилось 78. На его глазах произошли аресты дочери и зятя, из его немощных рук была взята внучка и помещена в детский дом. С облегчением воспринимает священник свой собственный арест: наконец-то он там, где ему уже давно суждено быть его слишком долго держали в напряжении, в постоянной неизвестности относительно близких людей. Известно, что из тюрьмы не поступало ни одного известия. Так же, как Людмила Михайловна ничего не знала о судьбе мужа после его введения в тюрьму, ее отец ничего не знал о ней - жертва НКВД, попадая за решетку, должна была умереть для мира и для родных: она просто исчезала.

 Арест отца Михаила произошел во второй половине декабря, когда выборы в Верховный и местные советы были завершены. С 23 октября 1937 года по 18 декабря не производились аресты, по крайней мере, на территории Черкасской области и среди священнослужителей: власть не желала волновать народ. Но с 18 декабря до конца месяца шли повальные аресты: только в Черкассах и только среди канонизированных за неполные две недели были арестованы двадцать человек.

 23 декабря пришел черед отца Михаила: вечером в этот день привели его на допрос. Подробности жизни не интересовали следователя, он, видимо, знал его в мелочах, потому что даже через двадцать два года допрошен в качестве свидетеля по делу о возмещении стоимости конфискованных у семьи Раковских вещей, он в деталях вспомнил все, что было связано с этими событиями. Он вспомнил и точную дату ареста мужа истицы, в отличие от нее, которая ошиблась на сутки.

 Свидетелем выступал не рядовой человек, но бывший начальник райотдела НКВД, сотрудник Спецотдела дислоцированной в Черкассах стрелковой дивизии НКВД человек, который впоследствии пережил арест и наказание на Севере. Он вспомнил имена своих подчиненных, задействованных в аресте Зиновия и Людмилы Раковских. Но о судьбе вещей семьи, среди которых бесследно исчезли не только столовое серебро, книги и другие ценные вещи, но и уникальные музыкальные инструменты. На запоздалый позыв Людмилы Михайловны он заявляет, что «при аресте... имущество не изымалось, опись не производилась». При этом Иван Григорьевич В-с (так звали этого человека) жалуется на свою, действительно, горькую судьбу вызывает сострадание судьба его жены, которую допрашивали после его ареста, «применяя к ней незаконные действия, и она на четвертый день скончалась» (Из протокола допроса: ДАЧО Р 5625, оп.1, дело 2474). Это свидетельство как ярче всего подтверждает предположение о пытках как средство допроса в НКВД, которому не в последнюю очередь подвергались наши святые мученики, ненавистные безбожным палачам. Навсегда останется для нас тайной, как выдержал свой допрос физически немощный, погруженный тяжкими испытаниями и скорбями почти 80-летний старец, и вообще выдержал. Ведь смерть на допросе была не исключена: умер же на допросе в тюрьме Лукьяновской священномученик Константин, митрополит Киевский и Экзарх всей Украины, умерли одновременно с ним еще двое мучеников, и тоже во время допроса. Жизнь человека тогда не стоила и гроша...

 26 декабря 1937 года священнику Михаилу Сатурниновичу Волошкевичу было предъявлено обвинение:

«...Бродячий поп из духовенства, проводит антисоветскую агитацию с целью срыва мероприятий партии и правительства...».

На основании этого обвинения постановлением Личной Тройки при КОУ НКВД от 28 декабря 1937 года он был приговорен к смертной казни. Если верить документам, казнь произошла 14 января 1938 года лишь тремя неделями позже ареста. И все это время рядом с ним в тюрьме содержались его дочь и зять, но об этом он, вероятно, мог только догадываться: страдание усиливало горькое сознание, что именно он является причиной несчастья самых близких людей.

 Дочь и зятя держали по его казни еще долгих пять месяцев: судебный приговор Людмиле Михайловне был вынесен 30.05.1938 года, на следующий день был казнен ее муж: находясь под одной крышей с любимым человеком, она, как вытекает из ее письма-исповеди, и на мгновение не догадывалась об этом. А десятилетняя Ирина Раковская, оставшаяся в мире полной сиротой, не имея перед кем выплакать свое горе, пишет, наверное, по совету кого-то свое письмо.

 Такая же девочка, которой сейчас более 80 лет, тоже дочь репрессированного православного священника из Деренковца, так вспоминает свое прошлое состояние:

 «И отправили моего отца далеко, где много снега и леса. А у нас началась тяжелая, невеселая жизнь,., мы остались бездомными, ютились кто куда пригласит (матушка и четверо несовершеннолетних детей прим. ред.)... Когда моего отца арестовали, то меня из школы выгнали, но через два года разрешили учиться Вожди сообразили, что несовершеннолетних детей «врагов народа» можно перековать, надо только воспитывать по-новому, внушать сознание справедливости действий вождей мирового пролетариата, чтобы вышли идеальные павлики Морозовы.

 Однако идейные школьные педагоги... помнили, чья я дочь. В это время (зима 1932-33 годов) в школе варили пшенную кашу ученикам и в большой перерыв выдавали. Некоторые (педагоги) добились, чтобы мне эту кашу не выдавали. Все ученики бежали в перерыв есть кашу, а я сидела в классной комнате одна...».

 Это лишь один маленький эпизод из жизни девочки-подростка, отец которой священник Лев Веремко был сначала репрессирован на семь лет лагерей на Севере, а вскоре после возвращения был арестован и казнен. А сколько детей и внуков священников выстрадали такую ​​жизнь, трудно представить, ведь семьи служителей церкви были немалыми. Ирина Раковская, когда ей исполнилось 15 лет, обратилась в НКВД с просьбой на имя Берии, в которой она слезно просит за своих отца и мать. Письмо-таки досталось адресату: на нем стоит штамп поступления 19.08.1939 года. И рядом ответ: «Начальник Секретариата Особого Совещания НКВД. Постановление от 1 июля 1941 года. Жалобу Раковской Ирины Зиновьевны оставить без удовлетворения, о чем объявить ей через 1-й Спецотдел НКВД СССР. Ниточкин, Корольков». Так круг замкнулся еще на долгих 18 лет до 5 января 1959, когда мать девушки из далекого Казахстана, обращается с письмом в Москву и добивается реабилитации для себя и мужа и себя. А ей уже семьдесят лет и тридцать два года ее дочери. Военная прокуратура базируется на попечении: «Прошу отменить постановление Особого Совещания по делу Раковской Людмилы Михайловны и дело, за неимением состава преступления прекратить. Климов. 10.03.1959». А 26 июня 1959 года на этот раз Военный Трибунал «определил ...постановление отменить... дело прекратить».

 Но опять ни слова об отце-священнике. Трагедия Иова Многострадального имела более счастливый конец. Создается впечатление, что священник Михаил Волошкевич и такие, как он, были для дьявола ненавистнее Иова, а для богоборческой власти хуже, чем политические «враги народа». Он тихо реабилитирован на массовой волне «мэр по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий,имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» (ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.1989 г.), которая не в последний раз прокатилась по нашей земле более десяти лет назад.

 ...Суд, между прочим, отказал дочери святого в ее иске о возмещении стоимости утраченного при аресте имущества решением от 19 апреля 1960 года.