Преподобноисповедник Авакум

В Черкасском областном архиве около семидесяти лет хранится архивно-следственное дело по обвинению Старова Досифея Павловича, монаха, священноархимандрита, известного сегодня тысячам верующих Черкасщины по его схимническому имени Авакум (ДАЧО Р5625, оп. 1, справа №576). Это следственное дело, заведенное в 1937 году, содержит немало интересных материалов, касающихся лично схиархимандрита Авакума как человека и его деятельности как наместника двух (последовательно) монастырей (Свято-Николаевского Медведевского и Свято-Вознесенского Мошногорского – прим. ред.), как последнего благочинного монастырей Киевской епархии за пределами Киева. Все эти бумаги и бумажки попали в него как вещественные доказательства, изъятые при обыске дома, в котором до осеннего вечера 10 сентября 1937 снимал уголок тогда 60-летний отец Досифей.

 Досифей Старов, как открылось спустя десятилетие, был незаурядным лицом в духовной жизни Церкви, человеком истинно чрезвычайных добродетелей и не менее чрезвычайной жизни; его, по всем основаниям, считают ныне последним старцем земли Черкасской. А именно на территории нынешней Черкасщины в начале ХХ века находились все православные монастыри Киевской епархии за пределами Киева: Мотронинский Красногорский, Лебединский, Чигиринский женские, Мошногорский, Виноградский, Жаботинский, Каневский, Корсунский и еще полтора десятка мужских обителей – то есть все монастыри Киевской епархии.

 Своим прозорливым духом Досифей понимал, что в страшное это большевистского нашествия время нет другого пути монашеству, кроме крестного, и нет другого оружия на дьявола, кроме молчаливого и строгого исполнения каждым из монахов тех обетов, которые он свободно наложил на себя. Крестоношение является особым средством: взяв на себя крест, с него не сходят – с креста снимают.

 В ноябре 1917 года, который, по стечению обстоятельств, совпал с днем ​​40-летия старца, тот уже добрался до определенного предела, до которого шел более двух десятилетий. Он в 33-летнем возрасте и сане иеромонаха был назначен настоятелем Медведевской Свято-Николаевской обители, расположенной на территории Холодного Яра неподалеку от Чигирина. Игуменья Рафаила (Николенко), которая была всю жизнь его духовным чадом, свидетельствовала, что отец Досифей уже тогда пользовался славой человека богоотверженного, высокодуховного и добродетельного. Его скромность, непринужденность и простота притягивали сердца людей все семь десятилетий его принадлежности к Церкви, став на монашеский путь.

 Его жизнь была тщательно выверена по Христу. Трудно представить отца Досифия в какой-нибудь сомнительной ситуации. Врожденный, по-крестьянски практический ум, всегда удерживал его от случайных шагов и решений и связанных с ними ошибок. Даже мысленно его нельзя поставить рядом с людьми таких авантюрных наклонностей, как обновленцы-живоцерковники, самосвяты-автокефалы и украинофилы-синодалы.

 Как свидетельствует один из достаточно компетентных «источников» следственной информации (поп-расстрига Михаил Андриевич Лебедович, доверенное лицо НКВД – прим. ред.), «выступления Старова Досифея Павловича имели широкий резонанс. Во время празднования Успения Божией Матери его проповедь вызвала широкий резонанс: «Где бы вы ни были в этот и другие праздники, призывал Старов, прекратите работу. Если будете в этот день работать, милость Божия отступит от вас и время избавления от большевиков отодвинется на много лет». Старов как настоятель–архимандрит в значительной степени влияет на монахов и духовенство…».

К нему обращались сотни людей со своими скорбями и жизненными проблемами, ища утешения и помощи. Матушка Рафаила называла его старцем и говорила, что духовные чада его живут по всей земле. После его возвращения в 1947 году из Соловецкого концлагеря, где он отбыл десять лет «наказания» от звонка и до звонка, его, немощного 70-летнего человека, не оставляли «опекой» определенные органы, стремясь избавиться от него не только морально, но и физически .

 Об этом недвусмысленно свидетельствуют материалы по его следственному делу, особенно последний документ, датированный 1950 годом: ответ Киевского областного управления КГБ на запрос «соседей» из Харькова о дальнейших действиях в отношении Досифея Старова согласно директиве Министра Госбезопасности. Речь не о чем ином, как о новом аресте и казни. Его уже снова пытались арестовать, но ему удалось избежать заключения. В последний раз, в 1948 или 1949-м, при попытке ареста с ним в присутствии представителей карательных органов произошел удар. Его парализовало, чем он и оплатил оставленную ему свободу.

 В этот момент – во время тяжелой и продолжительной болезни архимандрит Досифей, не надеясь на выздоровление, принял большую схиму с именем «Авакум» (в переводе с еврейского: «Любовь Божия»).

 Попав в обитель 1949-го года, еще неподвижный и немощный, старец радовался возможности услужить Богу и молил Его хоть частично исцелить его. Он получил прошение – возможность двигаться и даже ходить, чем порадовал своих духовных чад, пытавшихся во всем помогать старцу. Его сопровождали в храм и из храма, водили на службы и со служб в келью, сокращая ему путь собственноручно вычищенной от снега или сорной тропой или, иногда, устилая путь полотняными дорожками. Сохранилось немало воспоминаний об этом периоде жизни отца Аввакума. Ведь эти живые воспоминания о живом человеке, веселом и остроумном, придают красоте и достоверности образу старца, который от роду никогда не был каким-то сухарем. В то же время он был большим постником, что дало ему возможность пережить и безвременье 20 – 30-х годов, и заключение в лагере, и послевоенные тяжелые и голодные времена, и тяжелую болезнь. Одной просфорки и четверти стакана святой воды хватало ему на целый день, а то и на несколько дней. Остальные ему заменяла молитва.

 ...Арест отца Досифея произошел обыденно и прозаично: в тихий, неприметный домик по улице Октябрьской, 141 в Черкассах, где жили Досифей Старов и Виталий Мищенко, в 7 вечера 10 сентября 1937 года посетили неожиданные мрачные гости с удостоверениями сотрудников милиции и НКВД. Во время традиционного «обыска» среди других «вещественных доказательств», как свидетельствует соответствующий протокол, взяли паспорт, переписку, справки, деловые бумаги и т.д. И даже отрывок бумажки из школьной тетради с собственноручной записью песни, которая стала уникальным источником о личности Досифея, оказавшемся среди деловых «вещественных доказательств». Приложенная к архивно-следственному делу регистрационная карточка служителя культа также была изъята при аресте монаха. Она дает нам анкетные свидетельства об арестованном и свидетельства о его конфессиональной принадлежности.

 Вот ответы из анкеты арестованного на основании данных регистрационной карточки, которая в то время заменяла личное удостоверение:

«Старов Досифей Павлович

 Родился – 25 октября 1877 года в с. Вергуны Черкасского района. Поступил на службу в религиозную общину – в 1895 году (время прихода в Жаботинский Свято-Онуфриевский монастырь – прим. ред.).

Профессия до поступления – земледельец Национальность – украинец

 Образование – окончил одноклассную приходскую школу Место службы – в монастырях и разных сельских общинах

 Последнее место службы – вторая Николаевская община с. Лески. Сан священника.

Признает иерархом – архиепископа Сергия (Гришина) (в то время викарный епископ Киевской епархии Московского Экзархата – прим. ред.)».

 Как отмечено в карточке, перемещение в Черкассы произошло в 1934 году. Указан также и адрес, по которому жил, и место работы – сторожем детского сада Киевоблстройконторы. Родился отец Досифей (Аввакум) в семье жителя с. Вергуны Черкасского уезда Киевской губернии 25 октября / 7 ноября 1877 года – ровно за сорок лет до событий, сыгравших роковую роль в истории целой планеты. Родители его, Павел и Марфа, дали сыну в святом крещении имя «Димитрий», – в честь великомученика Димитрия Солунского, в канун дня памяти которого он появился на свет.

 Сам о. Досифей на допросе дает о себе следующие показания: «У моего отца было 3 десятины земли, ветряная мельница, 1 корова, 1 лошадь и сельскохозяйственный инвентарь». Это свидетельство касается, вероятно, уже советских времен жизни семьи Старовых, когда дети отделились от отца, и земля была разделена между сыновьями. А семья у Старовых была довольно большая – шесть сыновей Харитон, Дементий, Иосиф, Харитон, Иван, второй Иван, Димитрий, – и пять дочерей: Матрена, Агафья, Елена, Мария, Текля.

 Родина, в которой родился и вырос Димитрий, по воспоминаниям его племянницы Марии Дементьевны Старовой, которая и ныне живет в Вергунах, определялась среди жителей Вергунов своим особым благочестием и богоотверженностью: эти черты все Старовы сохранили до конца жизни. Родители, Павел и Марфа, были чрезвычайно богомольны и привили любовь к Богу, Церкви всем, без исключения, детям. Им родители собственным примером и личным образцом привили чувство благоговения перед святыней и любовь к молитве, о чем мы узнаем из свидетельств тех, кто был причастен к жизни Старовых.

 Донесли нам свидетельства о Старовых как о людях высоких духовных и нравственных добродетелей их родственники и односельчане. В Вергунах и сейчас живет несколько семей, которые носят фамилию Старовых. Совсем недавно ушла из жизни 87-летняя Татьяна Старова, родственница по линии мужа. Она лично знала старца и его сестер и до последнего вздоха принадлежала Православной Церкви. Она и умерла как настоящая христианка, причастившись Святых Таин.

 Образцом жизни в Боге стал для многих Димитрий Старов. С детства обнаружив незаурядное влечение к монашеству, 70 лет жизни он по духу и состоянию был монахом в высоком смысле этого слова. Революция застала его настоятелем медведевской обители. Один из его братьев также подвизался на духовном поприще – в Киево-Печерской Лавре. Брат Харитон по окончании семинарии учительствовал в церковно-приходской школе села Мельники Чигиринского уезда Киевской губернии. Он готовился к пастырской карьере, но стал жертвой событий 1917-21 годов. Революции не принял, став на сторону антибольшевистского движения. Причастный к движению сопротивления, оказывавшегося большевикам в Чигиринском районе, в лесах Холодного Яра, он был редактором подпольной газеты Холодноярского повстанкома. Раненый в перестрелке и арестованный, умер в тюремной больнице в 1921 или 1922 году.

 У власти были основания подозревать настоятеля Медведевской обители в помощи брату и его товарищам. Отец Досифей был отстранен от управления Медведевским и поставлен настоятелем Мошногорского монастыря. Это произошло в начале 1922 года, и в это время ему была поручена должность благочинного всех монастырей Киевской епархии.

 Жизнь в сельской семье, к одной из которых принадлежал и Дмитрий Старов, проходила в конце ХІХ века в нелегком земледельческом труде. С детства юный Дмитрий пас животных. Жили на селе особенно благоговейно, со страхом Божьим и любовью к Богу. Религиозная жизнь простолюдина протекала в неразрывной связи с жизнью Церкви. Поэтому и Дмитрий Старов рано почувствовал непреодолимое духовное влечение к Богу и Церкви. Как вспоминает его племянница, дочь брата Мария Дементиевна Старова, его с детства манил к себе монастырь. Еще маленьким подростком бежал маленький Дима за полтора десятка верст в Свято-Онуфриевский Жаботинский монастырь, которому суждено было впоследствии стать для него родным домом. Пошлют его, было, вспоминает матушка Мария, пасти гусей или скотину, а он, забыв обо всем, идет прямо через лес к Чубиевке. И иногда не сам, а со своим сверстником Дамианом Храпаченко (священномученик Тимофей, канонизированный в 1997 году). Господь сподобил их обоих посвятить себя служению на монашеском поприще, и они совершили свой обет до конца (25 октября по ст.ст.) – день рождения Димитрия, а ровно через неделю спустя, 1 ноября 1877 года родился Дамиан (в монашестве Тимофей) .

Оба: Дмитрий и Дамиан, – в день совершеннолетия старшего ровно на неделю Дмитрия, едва дождавшись заветного срока, в октябре (по старому стилю) 1895 года стали послушниками монастыря. Об этом свидетельствует один из архивных документов. С тех пор более полутора десятков лет, как вспоминает на допросе сам старец, он был обитателем этого монастыря. Здесь он принял постриг с именем Досифей, был рукоположен во иеромонаха и получил назначение настоятелем Медведевского Свято-Николаевского монастыря в сане игумена. Интересное свидетельство сохранило для нас, потомков, архивно-следственное дело. Бывший священник Чигиринского благочиния, под давлением власти снявший с себя сан, свидетельствует на допросе:

 «Старое я знаю с 1918 года, еще в бытность его настоятелем Медведевского монастыря... Еще я его знаю как архимандрита, из кулацкой семьи села Вергуны. Отец его и он имел ветряную, хорошо оборудованную мельницу, приличную усадьбу и другое кулацкое хозяйство. Мне как бывшему священнику, ныне отказавшемуся от священства, приходилось систематически встречаться со Старовым, который в моем присутствии высказывался в открыто контрреволюционной форме против всех мероприятий партии и советской власти» (Из протокола допроса свидетеля).

 В свои 45 лет отец Досифей уже имел сан архимандрита и должность наместника Мошногорской Свято-Вознесенской обители. Не следует думать, что он стремился к карьере. Известно, что он отказывался от должности наместника и даже, как говорится, пешком ходил в Киев с просьбой оставить его рядовым насельником. Он стремился к молитве в покое наедине с Богом. Но жизнь требовала иного, и к закрытию Мошногорской обители он возглавлял ее. Удаленность ее от поселений, уютная лесная гористая местность положительно сказывались на духовной жизни братии. Здесь в свое время подвизались известные лица, сюда от мира, от его соблазнов скрылся последний сын Богдана Хмельницкого Юрась, которого султан турецкий принуждением вытащил из монашеской кельи и, «вместо четок, дал ему в руки гетманскую булаву, чтобы он, Юрась, покорил под ноги величественного падишаха всю Украину…». Духовный путь Досифея Старова всегда был покорен высшей цели – служению Богу и исполнению Его воли. Он всегда был с теми, кто нуждался в его духовной помощи в течение десятков лет. Он был тем, кто нес людям Божье слово во времена, когда даже упоминание о Боге равнялось смерти. Это исповедничество было угодно Богу. В духовном центре Черкасс и епархии отец Досифей (Старов) играл выдающуюся роль. Он был до сих пор остается ключевой фигурой в их бытия.

 Сейчас, когда нам открылись архивы и мы получили возможность заглянуть в прошлое с его непредсказуемой жестокостью и неприятием веры, становится понятным, чем мы обязаны таким людям, как архимандрит Досифей (Старов).

 Жизнь архимандрита Досифея на протяжении полувека переплетается с духовной жизнью православной общины Черкасс и всей тогдашней Киевской епархии. Его имя хорошо известно не только в высших духовных кругах – как ведущего среди черного духовенства. Он притягивал верующих как прозорливый старец и высокодуховный пастырь. В трудный час общественной нестабильности из него пытаются сделать даже ведущую политическую фигуру в борьбе за власть в церковных и политических кругах. Не секрет, что именно на Церковь во все времена делают ставку определенные силы, что мы можем наблюдать и в наше смутное время с его борьбой за власть и сферы распределения влияния. По свидетельству надежного источника, архимандриту Досифею (Старову) был предложен сан епископа, при его присоединении к движению автокефалистского движения в Украине.

 «Мне лично известно, – свидетельствует некий М.Лебедович, человек, хорошо знакомый с жизнью священнослужителей, – что для него (Досифея) специально готовили одежду епископа желто-голубого цвета».

 Но это не стало соблазном для Досифея (Старова), который до конца жизни сохранял безоговорочную верность Церкви и Православию: на вопрос следователя на допросе по этому предложению Всеукраинской Центральной Рады, он откровенно и кратко возразил: «связанным с ВЦР не был и епископом не назначался», – и это было искренней правдой. Не мог такой человек соблазниться предлагаемой ему прелестью. О пребывании в ссылке, о причинах его заключения, обо всем, что происходило с ним там, он не любил говорить. «Так, было, махнет в ответ рукой, – рассказывает его племянница, дочь брата, – и отвернется, а на глазах слезы...». Отец Досифей, еще во времена, когда он был простым иеромонахом, привлекал души людей как духовник. Матушка Рафаила (Николенко), игуменья Мотронинского монастыря, который ей обязан своей долгой жизнью, свидетельствовала о нем как о великом старце, наставнике многочисленных духовных чад по всему миру.

Отец Досифей обладал редким даром здравомыслия и человечности одновременно: об этом вспоминают его питомцы, которых он окормлял в течение долгих двенадцати лет в Лебединском монастыре, где служил духовником с 1949 года и до закрытия обители. В фигуре этого поистине духовного великана, на первый взгляд, не было ничего героического. Внешне он сдавался и был, как отмечено в анкете, средним ростом. При таком облике легко оставаться ненавязчиво незаметным, но он выделялся своим странным спокойствием и умиротворением. Кто знал его при жизни, были искренне уверены, что у него есть какие-то особые заслуги перед Богом, – такой действенной была его молитва и таким прозорливым казался его разум. Жизнь отца Досифея тесно переплелась с жизнью не только монахов мужского пола: под его духовным руководством на протяжении более десяти лет были насельницы нескольких женских монастырей, которые были собраны, Божьим Промыслом, в Лебединский Свято-Николаевский монастырь во времена хрущевских гонений.

 В то время его уже знали исключительно как Аввакума, под схимническим именем, которое до сих пор остается ключом к душам немногочисленных уже чад старца: настоятельницы Валентины и сестер Лебединской обители, родных сестер матушек Любви и Надежды, насельниц Красногорского монастыря, матушки Маргариты из Одесского Свято-Михайловского монастыря. Когда-то 18-20-летними девушками они пришли в Лебедин и здесь встретились со старцем, имя которого Аввакум стало для них символом родительской любви. Его любили действительно как отца.

 «Я его увидела впервые толи в пятидесятом, толи в пятьдесят первом году, когда пришла послушницей в наш монастырь, – делится воспоминаниями игуменья Лебединского Николаевского монастыря матушка Валентина. – Я была молодая, и меня не прописывали три года...

 А в пятьдесят третьем меня прописали в монастыре вместе с моей сестрой Марией. И все это время я водила отца Авакума до келии. Под ручку водила, он уже слаб был, ходил с палочкой. Вот я только и знаю, что Авакум, а что он был Досифей, то я и не знаю: матушка Иоасафа только знает: он ее постригал и исповедовал.

 Он был священник – духовник был: мы у него все исповедовались. Сам он почти каждый день причащался, он схимник был, и я всегда читала ему правило возле клироса. И водила его до келии. И то не всегда. У нас все любили его водить домой. Бывало, караулят его у церкви после службы, пока выйдет. И кто успеет первым, тот и рад. Наперебой водили, кто первый успеет. Очень его любили, не только как старца, а как веселого доброго человека».